Чем ближе подходил к концу позитивистский ХIХ в., столетие революций модерна, тем очевидней становилось нарастание в мире зла. У философов возникало предчувствие возрождения гностического комплекса чуждости этого мира человеку. Обособление различных сфер культуры хотя воспринималось и оценивалось как прогресс, тем не менее, провоцировало острую потребность в единении, в синтезе дифференцировавшихся сфер – искусства, творчества, мифологии, поэзии, культуры, философии и, разумеется, религии, которая под натиском модерна оказывалась на периферии культуры. Но собственно периферийной сферой модерн сделал и культуру. Эпоха революций оказалась неблагоприятной не только для церкви, но и для культуры. Утопическое сознание, овладевающее массами, требовало немедленного разрушения традиционных ценностей. Социология как проектирование новых обществ затормозила становление культурологической рефлексии. Она возродится лишь ближе к концу ХХ в., когда развернётся десакрализация революции и станут очевидными её позитивные и негативные стороны. Обратную сторону прогресса, нарастание в мире зла и уязвимость обособления разных сфер остро ощущали русские религиозные философы на рубеже Х1Х-ХХ вв. Они-то первыми и выдвинули идею теургии, то есть единства обособившихся сфер ради преображения мира. В этом единстве религия должна была занять значимое, если не определяющее место. Однако в русской революции 1917 г. произошёл взрыв атеизма. По сути, церковь ушла в катакомбы. Но такой же катакомбной, по выражению Э. Неизвестного, оказалась и вся культура. Автор данной статьи показывает, как с эпохи оттепели постепенно начинает изживаться разрушительный комплекс и развёртывается восстановление прежних связей между культурой, философией, искусством и религией.

Целью статьи является способствование философскому осмыслению проблем международной политической экономии. Философские концепты различных подходов к проведению исследований в политэкономии демонстрируют, что всяческое их разделение условно, их границы не непроницаемые, а проницаемые. Чтобы упростить проблему, некоторые авторы учебников политэкономии следуют “трихотомической категоризации” Роберта Гилпина, иначе, разделению политэкономической теории на реализм, либерализм и марксизм/структурализм. Но это не позволяет чётко определить культурные и исторические корни политической экономии, игнорирует альтернативные философские подходы к ней и отрицает возможность теоретических слияний между ними. С опорой на понятие власти в статье изучаются возможные пути преодоления упомянутого трихотомического теоретического разделения, делается попытка найти почву для их теоретического взаимопроникновения. В работе формулируется вывод о том, что теоретические границы указанных концептов могут быть преодолены путём слияния различных понятий (“горизонтальное” слияние) или путём сближения одних и тех же явлений различными эпистемологическими способами (“вертикальное” слияние).

Статья посвящена анализу основных концепций поведенческой экономики. Опираясь на идеи Р. Истерлина и Х. Лейбенстайна, автор исследует соотношение рационального и иррационального в поведении экономических субъектов. Кроме того, многие проблемы современного общества потребления получают объяснение с точки зрения теории поколений Н. Хоува и В. Штрауса. В статье показано, что иррациональное поведение возникает не как случайное отклонение, оно в определённых условиях способно брать верх над рациональными мотивациями. Соотношение рационального и иррационального в поведении экономических субъектов связано с их психологическими особенностями и является реакцией на постоянно увеличивающийся объём информации и изменяющиеся правила экономического поведения. Речь идёт о своего рода изменениях в расстановке акцентов, когда место и роль этих двух начал радикально пересматриваются. Поведенческая экономика в исследованиях последних лет показывает, что предпочтения экономических субъектов в большей степени иррациональны, непредсказуемы, они не всегда направлены на отстаивание собственных интересов. Стало очевидным, что заданные извне объективные обстоятельства не способны адекватно объяснить поведение субъектов экономики и их следствия. Соотношение иррационального и рационального поведения экономических субъектов требует нового осмысления. Данное обстоятельство усложняется ещё тем, что поведенческий подход в реальности присущ не только деятельности индивида, но и развитию фирм, рынков, регионов. В статье выявлены глубинные мотивы иррационального поведения экономических субъектов и показано значение философского осмысления данной проблемы для дальнейшего развития поведенческой экономической теории.

Данная статья посвящена анализу конфессиональной толерантности в контексте миссиологических доминант и миграционного фактора в странах Байкальского региона в XX-XXI вв. Толерантность как институт либеральной идеологии Нового времени изначально имела смысловое наполнение в свете религиозно-конфессиональной терпимости. Усиливающиеся тенденции «девестернизации» объективно обостряют противостояние в идеологической сфере. Сопряжение данных факторов с миграционными и реэмиграционными процессами в регионе выводят понятие толерантности на уровень фактора национальной безопасности. В качестве базового для аналитики данных процессов выбран культурологический подход, определяющий аксиологические модусы конфессионального пространства и миссиологии региональных доминант традиционных институтов этно-конфессиональной культуры и инноваций миссионерского поля региона. Автором отмечается, что процессы дезинтеграции этого культурного поля, связанные с миссионерством католической церкви и непротестантских институтов в миграционной среде, являются одним из модусов «вестернизации» социокультурного пространства.
Традиционные религиозно-конфессиональные институты, в силу патерналистской традиции своего социально-политического бытия, не выработали методологию миссионерства, способствующую эффективному противостоянию инновациям в конфессиональном поле. Правовая политика России и Монголии, в отличие от Китая, находится в «заложниках» принятой модели конституционно-либеральной идеологии, и государство фактически не в состоянии поддерживать статус-кво «канонических» границ традиционных институтов конфессионального пространства. Попытки организационно-правовыми средствами противостоять латентной угрозе фундаментализации религиозного сознания в объективных условиях имперского характера социополитического пространства приводят к нарушению базовых принципов толерантности в религиозной сфере.

Российская культура в современном постсекулярном мире является частью европейской культуры, основанной на христианской религии. Более того, секуляризация, важное событие в истории стран с европейской культурой, – это результат эволюции христианской цивилизации, как утверждает Дж. Ваттимо. Плюралистический мир невозможно интерпретировать однозначно и свести воедино во имя окончательной истины. Тогда секуляризацию можно рассматривать как новый, очередной этап интерпретации библейского текста, смещения его по отношению к сакральному. Секуляризация помещает текст Библии в измерение, в котором нет разделения на сакральное и профанное.
Европейская культура наших дней должна трактоваться, по мнению Ваттимо, как секуляризированное христианство. Это обусловлено тем, что христианство, как считает исследователь, – единственный конституирующий элемент современной европейской идентичности. Секуляризация интерпретируется как процесс приватизации и субъективации религии. Религиозное мировоззрение изменяется таким образом, что индивид освобождается от всех форм контроля общества в сфере религиозных воззрений.
Субъективация религии обусловлена идеями Европейского Просвещения, давшими начало антропоцентрическому мышлению, и неразрывно с ними связана. Идеи Просвещения повлияли на формирование системы образования в Российской империи, от начальных ступеней до университетов, при сохранении базовых христианских ценностей образования и исключительного патроната церкви или воздействия структур церкви на начальное образование. Этим обусловлена задача данной статьи: проанализировать взаимодействие христианских образовательных традиций в системе религиозного образования в Российской империи, не касаясь вопросов влияния этой религиозно-конфессиональной ориентации на ситуации в иудейском, буддийском, мусульманском образовании.

Благодаря особым геополитическим условиям, в которых формировалось Российское государство, условием его сохранения стало соблюдение членами общества определённых традиций, что накладывало на каждого немалый объём обязательств как морального, так и практического плана. В русской интеллектуальной традиции культивация прав человека поэтому рассматривается как подход, противоречащий православной концепции человеческой свободы. «Христианин ставит свою веру в Бога и своё общение с Ним выше собственной земной жизни. Поэтому недопустимым и опасным является истолкование прав человека как высшего и универсального основания общественной жизни, которому должны подчиняться религиозные взгляды и практика». Как ни странно, понимание приоритета обязанностей над правами человека приходит и к либеральным исследователям: «… Существенные ограничения права собственности (любой: и частной, и общей долевой, и общей совместной) … оправданы и неизбежны. А следуют они из приоритета обязанностей человека перед обществом по отношению к его правам как члена общества… Нет обязанностей – не существует и прав. Обязанности же могут существовать и в отсутствие прав» [Каменецкий, Патрикеев 2004:23]. Таким образом, право собственности занимает подчинённое положение в системе обеспечения свободы личности в православном понимании. Более того, частная форма собственности вообще не является обязательной для исполнения Воли Божией об отдельном человеке или сообществе людей, поэтому неоинституциональная экономическая теория прав собственности не вполне удовлетворяет нравственным требованиям православного мировоззрения. При том, что проработанность экономической теории прав собственности у Р. Коуза и его последователей серьёзнее и более соотносима с моралью, нежели у последователей иных экономических школ (неолиберальной, марксистской, «периферийной»). Ответственность при реализации права собственности обеспечивает выполнение долга собственника перед Богом и Церковью, перед другими людьми, семьёй, государством, народом и иными человеческими сообществами. Далее мы рассмотрим богословский взгляд на проблему собственности, чтобы наметить возможности совершенствования мотивации собственников.

В статье проводится анализ классической работы Макса Вебера на предмет актуальности выводов 1906 г. к сегодняшнему дню. В статье изучаются выводы Макса Вебера в работе «Протестантские секты и дух капитализма» (1906) и их актуальность в сегодняшних США. В качестве сопоставления в анализе использованы результаты исследований американского социологического и статистического агентства Pew Research Center, уделяющего особое внимание динамике влияния религии в общественной жизни США. В основном в статье рассматриваются проблемы принадлежности американцев к религиозным сектам в сфере предпринимательства и государственной службы, преимущественно на выборных должностях. Под религиозными сектами понимаются не деструктивные культы (распространённое в настоящее время определение религиозных сект), а веберовское понятие ограниченной религиозной организации, ставящей целью координацию единомышленников и оказание содействия развитию членам общин. Стоит указать, что в таком понимании религиозные секты уже не преследуют только цель культа и тем более не являются деструктивными. В практической части статьи исследуется вопрос деноминации политиков США и то, как это влияет на их политическую идеологию и партийную принадлежность. В последней части статьи приводится попытка объяснить неожиданный для многих успех кандидата в президенты Д. Трампа на выборах в президенты США посредством сравнения религиозного нарратива в речах будущего президента. Религиозный контекст речей сравнивается с распределением голосов, отданных за будущего президента на выборах, и деноминацией голосовавших граждан в зависимости от доминирующей церкви в штатах США. Данные тенденции сравниваются с тезисами Макса Вебера прошлого века. В заключении статьи авторы пытаются ответить на вопрос – остаются ли Соединённые Штаты Америки религиозной страной, граждане которой придают большое значение деноминации их политических представителей, или же страна ушла от старой традиции в пользу секуляризма?

В Декларации об искоренении насилия в отношении женщин, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 20 декабря 1993 г., дано определение этого явления: «Любой акт насилия, совершенный на основании полового признака, который причиняет или может причинить физический, половой или психологический ущерб, или страдания женщинам, а также угрозы совершения таких актов, принуждение или произвольное лишение свободы, будь то в общественной или личной жизни» [Декларация об искоренении насилия в отношении женщин (Принята резолюцией 48/104 Генеральной Ассамблеи от 20 декабря 1993 года)].
Для охвата всех ситуаций, связанных с фактами насилия в отношении женщин, на практике в некоторых международно-правовых документах используется и словосочетание «домашнее насилие», которое предполагает, что акт произошёл в кругу семьи или в быту, или между бывшими или нынешними супругами, или партнёрами [Конвенция Совета Европы по предотвращению и борьбе с насилием в отношении женщин и насилием в семье (CETS N 210) (Заключена в г. Стамбуле 11 мая 2011 года)]. От всех видов домашнего насилия, которые возможно выявить (то есть физического и сексуального), в основном страдают женщины, получая в разы больше тяжких телесных и других повреждений от своих партнёров. Помимо прочего, домашнее насилие со стороны мужчин представляет серьезную угрозу жизни и здоровью женщины, так как она зачастую вынуждена проживать вместе с ним даже после развода или во время проведения следственных действий. Более того, последствия данного явления имеют не только физическую составляющую, но и психологическую, ущемляя женщину в её основных правах и негативно влияя на формирование её личностных особенностей. Помимо внутренних факторов, которые влияют на возникновение подобных ситуаций в кругу семьи, существует и ряд внешних, которые способствуют распространению и усугублению данного феномена, превращая борьбу с ним в общую задачу, актуальную для всех государств. Мировое сообщество на современном этапе развития сталкивается с рядом угроз, вызовов и рисков глобального уровня, которые чреваты негативными последствиями различного масштаба. Среди них нищета, отсталость населения и в большой степени европейский миграционный кризис, который накладывает свой негативный отпечаток на женщин, делая их ещё более уязвимой группой населения, нуждающейся в особой защите. Учитывая актуальность проблемы для всех государств, феномен распространённости домашнего насилия подлежит глубокому международно-правовому анализу. В настоящей статье содержится обзор нормативных и фактических материалов по указанной тематике, дано философское осмысление проблематики, представлены международно-правовые средства как способ решения проблемы по искоренению насилия в отношении женщин и домашнего насилия.

Общество потребления – гипотетическая конструкция послевоенного социального устройства разрабатывалась идеологами молодёжного движения 1960-х гг., философами Франкфуртской школы, теоретиками постмодернизма и неомарксистами, которые понимали его как мифоинструктируемый социум. Отцом – основателем концептуальной критики общества потребления стал Г. Дебор, разработавший концепцию «спектакля». Ж. Бодрийар, продолжая традиции своего учителя, начал рассматривать процесс потребления как социогенерирующий процесс, который лежит в основе генерации всех социальных связей.
В статье сделан акцент на исследовании современного состояния общества потребления, которое возникает в ситуации реализации постмодернистской идеи «множественности» и подчёркнутого разнообразия в потребительской деятельности. В результате возникает постмассовое общество, когда на смену такой социальной единицы, как обезличенная масса, приходит «племя», ключевым отличием которого является ориентированность на постоянную социокультурную самоидентификацию её членов. В рамках потребительской деятельности выделяются «потребительские племена», ядром которых выступают производящие компании, применяющие технологии брендинга. Ключевым отличием в этом случае становится тот факт, что вектор отношений между товаром и торговой маркой радикально меняется в пользу торговой марки, теперь именно она начинает определять специфику производства. Значительное расширение методологической основы современного маркетинга за счёт включения разработок из области психологии, социологии, культурологии позволяет сформировать культурологическую концепцию потребительского тотемизма, который рассматривается в статье в качестве важного института современного потребительского общества. Бренд-тотем начинает определять социальную идентификацию членов потребительского племени, к которому относятся как внутренние, так и внешние потребители, разделяющие ценности и продуцируемый культурный стиль.

Основной целью данной статьи является раскрытие представлений о трансформации стиля культуры в истории развития Западной Европы. В статье рассматриваются основные черты Старого порядка и Нового порядка в контексте стилей жизни и мышления, существующие как неявные и явные тенденции современной жизни. Автор подчёркивает, что трансформация стиля западноевропейской культуры (с XVIII по XXI вв.) следует логике схемы Старый порядок – Новый порядок – современность в различных формах проявления традиционного стиля. Старый порядок в статье определяется как целостная, самодостаточная культурная эпоха XVIII в. в западноевропейской истории, сформировавшаяся на стыке феодализма и капитализма. Её содержание представлено в единстве присущих ей неповторимых феноменов: стиле мышления и стиле жизни. Новый порядок проявляется в распространении буржуазной системы ценностей, новой либерально-демократической идеологии, правовой системы, гражданского общества и светского мировоззрения. Автор считает, что, несмотря на изменения в XX – XXI вв. современного мира, фрагменты Старого и Нового порядков находят в современности своё преломление. Отдельные культурные эпохи представляют значительный интерес для современного исследователя в связи с возрастающей потребностью в осмыслении множества явлений, создающих её уникальный целостный образ. Сегодня внимание сосредоточивается на тех сторонах культурно-исторического процесса, которые позволяют рассматривать этапы культурной динамики (возникновение, рост, спад) не только как последовательно сменяющие друг друга, но и как одновременно сосуществующие в едином пространстве. Вектор Старый порядок – Новый порядок – современность как нельзя лучше объясняет сложный механизм взаимодействия и противоречий в событийной реальности старого и нового; прошлого, настоящего и потенциального будущего.

Меценатство в России XIX – начала XX вв. имело свои особые черты, обусловленные как характером художественного процесса этого времени, так и социально-психологическими особенностями той группы торгово-промышленного сословия, которая оказывала покровительство искусству. Наиболее ярко эти качества (патриархальная религиозность, деловая предприимчивость, стремление влиять на общественные процессы и «идти в ногу со временем») воплощали московские купцы-фабриканты. Формула «богатство обязывает» стимулировала в этой среде масштабную и разностороннюю благотворительность, диапазон которой охватывал и искусство. Благодаря своим огромным состояниям, купцы-меценаты могли не только заниматься коллекционированием, но и влиять на художественный процесс, поддерживая определённые направления живописи, создавая театры и художественные центры. Вместе с тем в отношениях «художник – меценат» существовали серьёзные противоречия. Они были обусловлены и психологически конфликтной «встречей» богатства и бедности, и проблемой «оценки» картины, постановки, произведения. Обозначив некоторые очевидные линии в психологически противоречивых отношениях художника и мецената, подчеркнём отражённую как в современных исследованиях, так и в воспоминаниях участников художественной жизни того времени (П. Муратов, С. Щербатов), мысль о значительности влияния купцов-промышленников на русское искусство, которое стало особенно очевидным в предреволюционный период. Вместе с тем, не имеющая традиции в духовной жизни, деятельность купеческих кланов и даже их отдельных представителей в сфере искусства (самой по себе парадоксальной) неизбежно обнаруживала свой неоднозначный характер. Нравственное неприятие власти денег и всего «тёмного царства» со стороны художников (особенно обличительного жанра) одновременно сочеталось с зависимостью от его просвещённых представителей. Противоречивость влияния меценатства также иногда была вызвана недостаточной образованностью ценителей искусства и их следованием «снобизму и моде».

Статья посвящена анализу отношений реального и воображаемого. Воображаемое понимается как разорванный дискурс нарциссического субъекта, пытающегося за симулякрами скрыть ужас реального – смерть вещи, имени, Бога. Мир воображаемого – реклама, дизайн, театр, кино и т.д., – позволяет человеку выжить, ибо симуляции и симулякры воодушевляют, возбуждают, играют с нами. Однако рано или поздно, но возникает необходимость «вступить» в реальное – вернуть вещи, а не их подделки, восстановить доверие к миру, к самому себе. Способом возврата субъекта является критический дискурс самоописания. Когда-то людей занимал вопрос, какими они предстанут при встрече с Богом, сегодня же их занимает вопрос, каким их обнаружит объектив камеры андроида, телевидения. В этом мире всюду – монтаж, грим, краски, цвета, павлины, папуасы, икра, – что ещё нужно человеку для счастья (ироническая почти цитата из фильма «Белое солнце пустыни»). Но уже русский конструктивизм в 1920-х гг. демонстрировал стремление создать минималистическое пространство, почти пустое, светлое, с включением минимума вещей (см.: Родченко «Столовая для рабочих»), расчистить место, чтобы прикоснуться к добротности вещей, создать жизненную территорию для доверия и общения людей. Его последователи пытались восстановить распавшуюся связь времён на основе искренности, доверия, самокритики, вступить в дискурс самоописания. Пустота, безмолвие, просвет в бытии, доверие к чему-то простому и ясному направляет нас на путь возврата к себе, наполняет радостью «полной речи»: я тот, кто говорит от самого себя. Надо, наконец, научиться жить самому (Жак Деррида. «Призраки Маркса»). Можно последовать за Ж. Рансьером в его попытках довериться «архе», как тому, что является беспредельным, безначальным, вечным – мир, война, молитва, труд, братство (Ж. Рансьев. На краю политического).

Владимир Владимирович Набоков – один из ярчайших представителей русской литературы ХХ в. Исследованию творчества В. Набокова посвящены работы выдающихся учёных из разных стран. Черты самобытного и неподражаемого стиля Набокова – утончённость, изысканность, отточенное мастерство. Глубина его философских, нравственных, эстетических пристрастий, научная эрудиция во многих сферах человеческого знания рельефно и многогранно запечатлены в многотомном наследии. В данной статье представляется метафизика Владимира Владимировича. В ней ключевым моментом является способность автора понимать, видеть, чувствовать великолепие этого мира и тяготеть к чему-то большему, невыразимому. Философско-эстетические взгляды писателя сопряжены с разнообразными литературными направлениями русского Зарубежья, теоретическими и практическими идеями формалистов, семиотическими и структуральными концепциями. Кроме того, на основе текстов русскоязычных романов писателя в статье анализируются взаимосвязи основных категорий философии, этики, филологии, очерчено соотношение мира реального и ирреального, истинного и ложного, творческого начала и хаоса, уточняются категории «игры» и «театра», описаны особо значимые в ценностной системе писателя вопросы стиля и способы создания художественных приёмов. В статье указаны основополагающие темы произведений В. Набокова – время, вечность, память, воспоминания. Всё это в той или иной степени присутствует в художественном мире В.В. Набокова и позволяет рассматривать его произведения как метапрозу.